Николай Шустов.
"Иван III разрывает ханскую грамоту".
1862.
Картина одного из основателей сообщества передвижников Николая Семёновича Шустова (1838(?) – 1868) посвящена ключевому моменту русской истории – получению Россией полной независимости. Сразу же отметим, что главное противоречие этой картины в том, что Россия-то независимость получила, но сцены, изображенной Шустовым, никогда не было…
Почти за 100 лет до исторических событий 1480 года, в мае 1389 года, умирал великий князь Владимирский Дмитрий Иванович Донской. К этому времени он, победитель Мамая на Куликовом поле в 1380 году, был вынужден признать власть «великого царя», золотоордынского хана Тохтамыша, вновь стал выплачивать татарам дань и, как уже сказано выше, отправил в Орду в качестве заложника (аманата) своего сына и наследника Василия. Но все-таки русская кровь, пролитая на Куликовом поле, не зря впиталась в землю. Блестящая победа над ордой прежде непобедимых монголов отложилась в сознании, в конце туннеля для Руси появился свет. Не случайно в завещании Дмитрия появились новые, непривычные для прежних завещаний великих князей – данников Орды, слова: «А переменит Бог Орду, не станут дети мои давать выхода в Орду, и кто из сыновей моих возьмет дань в своем уделе, тому она и есть…»
Собственно говоря, это и есть финансовое выражение идеи национальной независимости – брать налоги в своей стране и не платить из них ничего чужестранному завоевателю.
Но надежды победителя Мамая, увы, не сбылись: ни сыновья его, ни внуки от платежа дани – как тогда писали, «выхода в Орду», - не освободились, и только правнук Дмитрия Донского Иван III (он правил в 1462-1505 годы) смог осуществить великую мечту прадеда: не платить выхода Орде! Но произошло это не сразу и не просто. К 1470-м годам прежней Большой Орды уже не существовало, в кровавых междоусобицах зародилось сразу несколько ханств – Казанское, Астраханское, Крымское, Ногайское и Сибирское. И только в середине 1470-х годов хану Ахмату, незаурядному полководцу и политику, удалось на некоторое время остановить распад Большой Орды и объединить под своей властью большую часть ее прежних обширных владений. Естественно, в Москве внимательно следили за всем, что происходило в Орде. Более того, Русь все время пыталась играть на противоречиях различных ханств, особенно на смертельной вражде Крымского ханства с Большой Ордой, а также на распрях внутри ордынской верхушки. Первое, что сделала Москва с началом очередной распри в Орде, так это (начиная с 1471 года) прекратила выплачивать ханам выход и несколько лет, полностью не порывая с ордынцами, уклонялась под разными предлогами от этой тяжкой обязанности. Но к середине 1470-х годов, когда хан Ахмат почувствовал свою силу, ситуация стала меняться. В 1475 году опытный русский посол Дмитрий Лазарев, отправленный великим князем к Ахмату, внезапно «прибежал из Орды». Он не сумел договориться с ханом и его приближенными и, опасаясь смерти, поспешно вернулся в Москву. Приехавший следом за ним в 1476 году в Москву ханский посол Бочук от имени Ахмата потребовал, чтобы Иван собственной персоной явился в Орду. И это казалось необычным: одно дело – настаивать на уплате недоимок по дани, а другое – требовать, чтобы великий князь сам прибыл в Орду. Такого люди даже не помнили: со времен Дмитрия Донского великие князья в Орду уже не ездили, а посылали своих дипломатов. Примечательно, что как раз накануне Ахмат подчинил (правда, только на некоторое время) отколовшееся от Большой Орды Крымское ханство, сверг прежнего хана и посадил на крымский престол своего ставленника. Возможно, Ахмат намеревался то же проделать и с непокорным эмиром Русского улуса.
Словом, великий князь Иван требованию Ахмата не подчинился, отношения с Ордой были окончательно прерваны, а в апреле 1480 года Иван заключил военный союз против Ахмата и польского короля Казимира с ханом Менгли-Гиреем, восстановившем свою власть в Крыму. Чаша терпения Ахмата переполнилась, весной 1480 года он двинулся в поход.
Вот тут и уместно вернуться к картине Шустова. Ее сюжет взят художником из «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, который писал: «Уверенный в дружбе Менгли-Гирея и в собственных силах, Иоанн, по известию некоторых летописцев, решился вывести Ахмата из заблуждения и торжественно объявить свободу России следующим образом. Сей хан отправил в Москву новых послов требовать дани. Их представили к Иоанну: он взял басму (или образ Царя) (точнее, пластинку, служившую верительной грамотой. – Е. А.),изломал ее, бросил на землю, растоптал ногами; велел умертвить послов, кроме одного, и сказал ему: «Спеши объявить царю виденное тобою; что сделалось с его басмою и послами, то будет и с ним, если он не оставит меня в покое». Ахмат вскипел яростию. «Так поступает раб наш, князь Московский!» - говорил он своим вельможам и начал собирать войско. Другие летописцы, согласнее с характером Иоанновой осторожности и с последствиями, приписывают ополчение ханское единственно наущениям Казимировым». В первом случае («по известию некоторых летописцев») Карамзин приводит версию, взятую им из «Казанского летописца» - историко-публицистического сочинения времен Ивана Грозного, повествующего в беллетризованной форме о трехвековой истории русско-татарских отношений со времени образования Золотой Орды до завоевания в 1552 году Иваном Грозным Казани. «Казанский летописец» можно назвать пропагандистским сочинением на тему победы креста над полумесяцем. Но в тексте Карамзина присутствует и другая точка зрения на сей счет, к которой историк в ходе дальнейшего изложения и склоняется. Но для художника, ищущего в историческом материале драматический сюжет, позволяющий создать динамическую мизансцену, все эти источниковедческие тонкости ни к чему, ему достаточно одной, пусть и недостоверной, но яркой версии «Казанского летописца». Поэтому одно из названий полотна Шустова будто прямо списано с «Казанского летописца»: «Иоанн III свергает татарское иго, разрывает изображение хана и приказывает умертвить послов». Впрочем, Шустов шел по пути своего предшественника, иллюстратора «Истории» Карамзина, автора картинки 1838 года «Свержение ига татарского», где эта сцена была примерно так же изображена…
Между тем в исторических источниках об убийстве ордынских послов в Москве нигде не упоминается, а это ведь экстраординарное событие, мимо которого ни один летописец не прошел бы. Важно помнить, что Иван был опытным, сверхосторожным правителем, тщательно рассчитывавшем свои шаги. Известно, что во время конфликта с Ордой он долго колебался вступить ли в смертельную битву с монголо-татарами или все-таки подчиниться хану. Обстановка для России тогда складывалась весьма неблагоприятная. Неспокойно было на западных границах: Ливонский орден готовил наступление, и к осени 1480 года немцы осадили Псков. Одновременно на Русь также собирался идти и польский король Казимир IV. А тут ещё родные братья Ивана III, князья Борис и Андрей Васильевичи, затеяли смуту внутри страны. Они засели в Великих Луках и вели переговоры с Казимиром, который тотчас дал знать о смуте на Руси хану Ахмату – они были давние союзники. Именно этот союз короля и хана особенно обеспокоил Ивана III: следовало опасаться синхронного наступления литовцев и татар на Русь. Конечно, опытный Иван III давно готовился к обороне, но совершать такие рискованные поступки, как убийство посла, он даже в более благоприятной обстановке никак себе позволить не мог. Словом, летом 1480 года Орда пошла к русским рубежам и после долгих маневров противники встали на берегах реки Угры, притока Оки. Все попытки монголо-татар форсировать Угру русские войска успешно отбили. Налицо было равенство сил, и противники, опасаясь друг друга, поигрывали мускулами, ограничивались перестрелкой через реку, а в дни перемирия вели переговоры. Хан по-прежнему требовал, чтобы великий князь явился к нему лично и, как тогда обозначали формулу покорности, «был бы у царева стремени». И в этот момент Иван не был уверен, нужно ли биться с татарами до конца или, плюнув на свою гордость, пойти к ним и склониться перед Ахматом, - уж слишком был велик риск в битве с грозным врагом потерять все, что нажито десятилетиями. Нерешительность великого князя, его намерение отправить свою семью на север, в безопасное место, вызвали протест москвичей, боявшихся, что Иван оставит Москву на произвол судьбы, причем жители столицы, не стесняясь, открыто обвиняли великого князя в трусости. Церковь также стояла за продолжение борьбы с Ордой и освободила Ивана от прежних клятв в верности «великому царю» - хану. Решимость к сопротивлению в Иване укрепляла его жена, бывшая греческая принцесса Софья Палеолог. Посол Герберштейн находил тогдашнее положение Ивана странным: «Как он не был могущественен, а все же вынужден был повиноваться татарам. Когда прибывали татарские послы, он выходил к ним за город навстречу и, стоя, выслушивал их сидящих. Его гречанка-супруга так негодовала на это, что повторяла ежедневно, что вышла замуж за раба татар…» С этим надлежало покончить. Но и осенью 1480 года, в разгар противостояния, Иван пытался договориться с Ахматом. Через парламентеров Иван просил хана уйти, обещая, что Москва будет надежным «царевым улусом» и признает его власть. Но Ахмат уже не верил Ивану, требовал его явки, на что тот никак не соглашался. В ответ Ахмат грозил Ивану: «Дай Бог зиму на вас, и реки все станут, ино много будет дорог на Русь». Но сам он, по-видимому, зимы опасался гораздо больше, чем великий князь. Простояв на Угре до 11 ноября и не дождавшись прихода союзных войск литовцев (на которых очень кстати тогда напал союзник Ивана III, крымский хан Менгли-Гирей), Ахмат ушел в степи. Так закончилось победное, принесшее Руси независимость «стояние на реке Угре», сравнимое по своему гигантскому значению с кровавым победным сражением.
Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка». «Арка», Санкт-Петербург. 2013 год.
* * *
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
/00.jpg)
